Главная Статьи Жизнь Там, где остановилась жизнь…
Там, где остановилась жизнь… Печать E-mail
Статьи - Жизнь
Автор: ИА "Верхнекамье"   
27.07.2005 19:09
Есть в русском языке два слова, в которых сконцентрирован, наверное, весь ужас человеческого бытия. Два наречия: «никогда» и «навсегда». С обоими мне пришлось столкнуться в тот день, когда я увидела людей, которым уже НИКОГДА не выйти на свободу. Людей, которые НАВСЕГДА останутся в своем особом мире, отгороженном от прочих высоким забором и бдительной охраной. Наверное, это к счастью. Не для них. Для нас. Для мира по эту сторону забора…

Есть в русском языке два слова, в которых сконцентрирован, наверное, весь ужас человеческого бытия. Два наречия: «никогда» и «навсегда». С обоими мне пришлось столкнуться в тот день, когда я увидела людей, которым уже НИКОГДА не выйти на свободу. Людей, которые НАВСЕГДА останутся в своем особом мире, отгороженном от прочих высоким забором и бдительной охраной. Наверное, это к счастью. Не для них. Для нас. Для мира по эту сторону забора…

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ СПРАВКА

В начале 2005 года в Министерстве юстиции подсчитали количество осужденных, отбывающих наказание в исправительных учреждениях и СИЗО России. Цифра впечатляет: чуть больше 760 тысяч человек, иначе говоря — 530 человек на сто тысяч населения. Много, но все же меньше, чем в прошлом году (вообще, нынешний показатель — самый низкий за последнюю дюжину лет). И все же… Мало кто знает о том, что в России каждый четвертый взрослый мужчина — бывший заключенный (подсчеты ГУИНа и того страшнее — они говорят о каждом третьем…).  

Впрочем, наша повесть — только о тех, кто осужден на пожизненное заключение, а таких в нашей стране не так уж и много (по крайней мере, на фоне общего количества зэков). По данным на 1 января 2003 года, на пять специализированных колоний приходилось 1115 «пожизненников» — в шесть с половиной раз больше, чем в 1997 году. Можно предположить, что сейчас эта цифра еще подросла — тысяч, может быть, до полутора. Арифметика, в общем-то, несложная…

«ЗДЕСЬ ПРЕРВЕТСЯ ИХ ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ…»

Тюремными ужасами журналиста напугать сложно. Приходилось и мне выслушивать хорохорящихся подростков на «малолетке», брать интервью у ВИЧ-инфицированного заключенного на «строгаче»… И все-таки у входа на территорию «Белого лебедя» — знаменитой на всю Россию колонии для пожизненно заключенных — я испугалась. Не тех, кого могу там увидеть (в Соликамске сидят чуть ли не все печально известные криминальные знаменитости России). Себя. Своей ненависти к этим полузверям, у каждого из которых на счету — не одна и не две чужие жизни. Своего неумения понять тех, кто создает всем этим насильникам и убийцам пусть и не комфортные, но все же вполне приличные условия существования… Сейчас уже сомнений нет — смогла, удержалась, поняла. Ибо не судите — и не судимы будете.

Владимир Хомяков, начальник ИК-2: «Для нас это все еще дело новое, хотя уже десять лет прошло со дня открытия в Вологодской области первой колонии для осужденных, отбывающих пожизненное лишение свободы. Тем более, до сих пор существует очень серьезная моральная, нравственная проблема — очень много сторонников смертной казни. 76 процентов было по статистике… Есть общественное мнение: надо смертную казнь, надо создавать жесткие условия… А у нас они и есть жесткие! Здесь без жесткости нельзя. Но мы сразу дали себе установку: не имеем права мстить, мы должны общаться с ними строго в рамках закона и  общечеловеческих норм…»

В кабинете у Владимира Алексеевича, как раз между портретом президента и мастерски вырезанной кем-то из колонийских умельцев иконой, висит в деревянной рамке лист ватмана с цитатой из указа Петра I: «Тюрьма есть ремесло окаянное, и для служебного дела сего зело истребны люди твердые, добрые и веселые…» Уж не одно столетие прошло, а петровский указ так и остается неизменным. Потому что в окаянном тюремном ремесле другие-то люди просто не удержатся — не хватит ни сил, ни здоровья…

Так сложилось, что среди тех, кто служит в колонии, почти нет мужчин старше сорока. Все больше от двадцати до тридцати, новое, постперестроечное поколение. Шестьдесят инспекторов, которые, сменяя друг друга, круглосуточно дежурят в тюремных коридорах, где через каждый десяток метров — тяжелые решетчатые двери, а потолок кажется в два раза ниже, чем есть на самом деле. У них нет оружия, нет бронежилетов — только резиновые дубинки и наручники. И видеокамеры, день и ночь…

«ЛЕБЕДИНАЯ ДОСКА ПОЧЕТА»

4 октября 1999 года «Белый лебедь» стал полноценной колонией для пожизненно осужденных — в этот день сюда привезли первых этапированных. Было их 23 человека, направленных в Соликамск из переполненного осужденными на пожизненное заключение Челябинского изолятора. Потом этапы пошли один за другим: сюда посылали и посылают не только тех, кто имеет непосредственное отношение к Уральскому региону. Здесь — полный интернационал: русские, дагестанцы, чеченцы, прибалтийцы...

Смотрю на «доску почета», которая висит в дежурке, — 52 фотографии, а над ними — надпись: «Осужденные ИК-2, склонные к побегу».

Вот гражданин Абасов — с виду и не скажешь, что это тот самый личный телохранитель командующего Кавказским военным округом, который потом, на «гражданке», избрал для себя «профессию» убийцы-расчленителя.

Вот братья Ронжины (даже на стенде их фотографии разделены, словно и тут действует железное колонийское правило — подельников вместе не сажать) — серийные убийцы, отправившие на тот свет многих неосторожных водителей, тормознувших на ночь у обочины федеральной трассы Киров-Сыктывкар. Вместе с ними сидит в «Белом лебеде» и их подельник (он же — самый молодой «пожизненник» соликамской колонии). Когда его судили, ему было девятнадцать… 

Вот почти в полном составе банда Малышева, на счету которой — разливанное море «заказной» крови и прогремевшее в 1994 году на всю Россию убийство семьи первого заместителя министра внутренних дел республики Удмуртия полковника Николая Перевощикова. Его и всю его семью — жену, старшего сына, дочь — расстреляли в собственной квартире…

А вот фотографии тех  двоих, которые перещеголяли своим «послужным списком», пожалуй, всех собратьев по заключению вместе взятых: Деккушев и Крымшамхалов, террористы, взорвавшие дома в Волгодонске и Москве. Почти три сотни жизней на их совести.

… Да, можно было бы попросить Владимира Алексеевича о встрече с одним из таких «знаменитостей». С тем же Крымшамхаловым, например… Вот только зачем? Чтобы услышать заученное наизусть: «Я не виноват, попутали меня, не хотел…»? Я не нашла для себя веской причины для такой встречи.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Владимир Алексеевич кладет на стол лист бумаги. Сверху — название: «Социальный паспорт колонии осужденных ИК-2». Взгляд скользит по стандартным печатным строчкам. 24 пункта — черточки, из которых складывается портрет соликамской колонии для осужденных на пожизненное заключение. От самого младшего, которому едва исполнился 21 год, до самого старшего, которому нынче уж под семьдесят.            Цифры, цифры, цифры…

«Возраст осужденных:

а) до 30 лет — 74

б) 30-50 лет — 203

в) 60 и старше — 4…»

Здесь сидят мужчины «в самом расцвете лет», те, кому на воле, приложи они руки к полезному делу, не было бы цены. Стоит отвлечься от суровых реалий, и перед тобой — богема, цвет творческой интеллигенции (правда, без высшего образования: на 290 заключенных «Белого лебедя» приходится всего трое дипломированных специалистов, остальные все больше со средним общим да неполным средним образованием), мастера на все руки. Недаром же территория колонии на первый взгляд напоминает не столько зону, сколько какой-нибудь лагерь отдыха: чистенько, зелено… И — лебеди, лебеди… Везде: на уличных фонарях, на воротах, на кованых навесах над входом в главный корпус колонии, даже спинка стула в кабинете начальника колонии украшена лебедиными фигурками… Вся эта красота сделана руками заключенных.

Есть в «Белом лебеде» два художника. Оба — убийцы. На одном — три трупа, на втором — тоже. А я засмотрелась через маленькое зарешеченное окошко на почти готовую картину: яркий летний пейзаж, лента реки, лес вдалеке…

Камера рядом — «рабочий кабинет» резчика по дереву. Молодой еще парень получил пожизненное за четверное убийство: черт попутал, захотелось легкого богатства. Если б не рогатый искуситель, так и работал бы экскурсоводом в санатории. Может, и не узнал бы никогда, чем талантливы его руки…

Владимир Хомяков, начальник ИК-2: «…Очень способный парень… Резчик. Он учится, заочно закончил институт…»

…Только не надо думать, будто в этих маленьких камерах (12 квадратных метров на трех человек) заканчиваются все «мирские» радости. Здесь много похожего на волю: на обычном режиме (через десять лет отсидки) в камеру можно поставить телевизор, можно получать и писать письма — хоть по десятку каждый день. Скоро в колонии будет свой телефон (по закону «пожизненным» положено четыре телефонных разговора в год)… И свадьбы здесь тоже бывают. Только редко.

Владимир Хомяков, начальник ИК-2: «Один брак был за 2004 год. Одна приехала — лет на шестнадцать его старше, пятеро детей… Раньше еще один брак был, но тут уже по религиозным причинам. Женщина верующая… Нам вообще очень много помогают религиозные организации — кассеты передают, литературу. Недавно мы специальную молельную комнату сделали, только не обустроили ее пока. Вообще, это большая польза. Я точно могу сказать: те, кто здесь уверовал, нарушений не допускают, они и спокойнее как-то становятся» (согласно данным социального паспорта, на данный момент из 281 заключенного-«пожизненника» (девять находятся «на выезде» по месту совершения преступлений, «закрывают дела») 120 — верующие). 

Спрашиваю — и не могу поверить, услышав ответ: оказывается, не зэки стремятся наладить отношения с вольными женщинами. По одним им известным причинам дамы сами стремятся связать жизнь с «пожизненниками».

ЧЕЛОВЕК, ПРОСЛАВИВШИЙ «БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ»

Мне кажется, именно он прославил соликамскую колонию на всю Россию. Салман Радуев — чеченский боевик, убийца, террорист, полевой командир-дудаевец… Его пожизненное заключение завершилось очень быстро — неизлечимо больному, Радуеву не суждено было дожить в «Белом лебеде» до старости …

Владимир Хомяков, начальник ИК-2: «Это что-то немыслимое тогда было. Натиск. И телевидение, и газеты. Чуть не каждый день приезжали.

Поговорить с Радуевым можно было, хотя все-таки скрытный он был человек. Мы с ним были по разные стороны баррикад, и я, и все представители администрации для него так и остались врагами… Говорили, что мы его тут, якобы, терроризировали. Не было такого. Вел он себя нормально, и с ним обращались нормально, как и со всеми другими осужденными».    

Салман Радуев не последний «громкий» террорист «Белого лебедя». В конце июня сюда привезли еще двоих. Один взорвал Дом правительства в Грозном, второй — грозненский же рынок. И в том, и в другом случае жертвы исчислялись десятками человек… 

И все-таки…

Что бы там ни говорили сторонники смертной казни, пожизненное заключение — это страшная кара. Да, здесь вполне приличные условия для жизни, да, заключенных хорошо кормят, они каждый день по полтора часа дышат свежим воздухом в прогулочных двориках. Они обеспечены самым необходимым за счет государства, даже пенсии получают — и по старости, и по инвалидности (на пожизненном — восемь пенсионеров, шестеро из них — инвалиды второй и третьей группы)… Но надежды на амнистию призрачны. Не было в России ни одного случая, чтобы «пожизненный» приговор пересмотрели, чтобы срок сократился до каких-то осязаемых чисел. 

… Когда Борис Ельцин подписал указ о замене смертной казни на пожизненное заключение, многие осужденные писали прошения — не о свободе, о смерти. Сейчас не пишут.

Время не стоит на месте: первыми этапами в ИК-2 шли сплошные смертники. Их в «Белом лебеде» и сейчас больше, чем «чистых» пожизненников — 170 против 120-ти. И, наверное, каждый верит в то, что когда-нибудь выйдет на свободу.

ЭПИЛОГ

Уходим. Мимо аккуратных газонов, ухоженных деревьев, сверкающих на солнце свежей побелкой бордюров, мимо «избушки на курьих ножках» — комнаты свиданий, больше похожей на сказочный теремок…

... Захлопнулась за нашими спинами третья — последняя — «входная» решетка. До той самой свободы, которой никогда больше не вдохнуть почти трем сотням подопечных Владимира Алексеевича, осталось каких-то два шага. В моем рюкзачке лежит подаренная начальником ИК-2 фигурка пирата. Смешной «морской волк» с добрыми глазами, у которых разбегаются в стороны тщательно прорисованные рукой неизвестного мастера улыбчивые морщинки. Для моего шестилетнего сына это будет замечательный подарок… Вот только вряд ли я стану объяснять ему, что этого симпатягу мне не пришлось покупать в магазине детских игрушек, а неизвестный мастер, вылепивший из хлебного мякиша эту и еще кучу других, таких же солнечных, игрушек, — убийца. Человек, который живет там, где жизнь, в общем-то, давно остановилась…